Мы из сорок первого… Воспоминания - Дмитрий Левинский

Распорядок дня необычный: занятия в поле до 16.00, затем — обед, чистка оружия и оптических приборов, а также подготовка к занятиям следующего дня. Ужин в 20.00, и после него можно написать письмо, почитать, пока светло — света не будет до лета.

Совсем неожиданно получил ответ на свое письмо от Марины Бредковой. Она сообщила о судьбе многих ребят из наших четырех десятых классов, а также о том, что моя мама жива, здорова, живет в своей квартире, пережила блокаду и никуда из города не выезжала.

Второй ответ пришел от сестры Оли. Она поделилась многими новостями — радостными и печальными. Ее письмо, написанное с особой теплотой, растрогало меня. Я узнал, что никто из наших родных Ленинград не покидал, и все остались на период блокады в городе. Моя мама перед самой войной оформила пенсию и инвалидность второй группы. В августе 1941 года ей предложили в обязательном порядке эвакуироваться из Ленинграда, но, боясь, что она затеряется на просторах огромной страны и не сможет получить от меня весточку, если таковая придет, она наотрез отказалась от эвакуации, поступила на работу в институт Пастера ночным вахтером, где и работала до сих пор. Оля сообщила, что зимой 1942 года умерли от голода ее мама — моя тетя Шура, отец моего двоюродного брата Леши — дядя Коля и моя бабушка Катя — мамина мама. С ней умерли две ее дочери — мои тети Лариса и Лида. Двоюродные братья остались живы, но Леша, призванный в Красную армию в 1940 году, в июне 1944 года на 1-м Белорусском фронте под Рогачевом получил тяжелое ранение. Домой вернулся в августе 1944 года из Красноярска, где лежал в госпитале. Правая нога у него была ампутирована чуть ниже колена, и он ходил на протезе и костылях. По возвращении в Ленинград Леша сразу поступил в Ленинградский электротехнический институт им. Ульянова-Ленина, о котором мечтал еще в школе. Лешин старший брат Юра всю войну прослужил в пожарной части возле Калинкина моста на Фонтанке. Дядя Гоша и дядя Леня почти всю войну провели в армии. Первый — в Ленинграде, а второй — на разных фронтах. Об Анне Ивановне три года не было известий, и только недавно она объявилась. Служит в Москве майором медицинской службы, является членом КПСС и кавалером ордена Красной Звезды. Так получилось, что мы с Анной Ивановной в 1939 году в одно время ушли служить в армию и почти в одно время будем возвращаться.

Сама Оля, будучи перед войной студенткой первого курса Ленинградского электротехнического института им. Бонч-Бруевича, в конце июня 1941 года была направлена институтом на станцию Рогавка под Новгородом на торфоразработки, а затем мобилизована в «Комсомольский противопожарный полк» города Ленинграда. В нем она прослужила с августа 1941 по октябрь 1943 года. После расформирования полка в конце 1943 года она стала начальником боепитания штаба МП ВО (местной противовоздушной обороны) объекта «Смольный», а после войны — техническим секретарем Управления делами Ленинградских обкома и горкома КПСС.

У нее кончался кандидатский стаж, и она скоро должна была стать членом партии. Учебу в институте Оля продолжала.

В письме от 30 сентября 1945 года она писала о моем «воскрешении»: «Не буду говорить о том, сколько радости и счастья внесли твои несколько строк в нашу жизнь. Ты и сам понимаешь, что твое письмо нам всем принесло самую большую радость, которую толь ко мы могли ждать…. Последнее время, когда выяснилось, что все живы и здоровы, все наши мысли и думы были направлены к тебе. Твоя мама все время твердила, что нет никакой надежды на твое возвращение, хотя, конечно, в глубине души таила надежду. А я не могла думать, что тебя нет. Мне это казалось слишком чудовищно, просто невозможно. Дима, ведь я осталась совсем одна и ни за что не хотела примириться с тем, что нет тебя, такого близкого мне человека, брата. Поэтому я все время тебя ждала и особенно последнее время ждала от тебя вестей. Ты знаешь, я прошлое воскресенье перебирала твои письма, и что-то подсказывало: „Он жив, жив!“».

2

Мы не успели обжить казармы, как в начале ноября вся батарея управления оказалась на «картошке». Командование бригады заключило договорные отношения с районной администрацией, на основе которых батарейцы прямо на корню заготовят картофель для полка на всю зиму в качестве основного продукта питания. Батарее отвели часть полей одного из колхозов в 60 километрах от Котовска. Мужчин в селе не было, многие хаты вообще пустовали.

На картошке мы провели весь ноябрь месяц, поработали славно, и рассказать об этом придется.

Колхоз выделил в наше распоряжение большую пустующую хату. Нас было не более 80 человек, и если бы потребовалось дополнительное помещение, колхоз без труда мог его предоставить, но нам хватило и этого.

Перед отъездом на картошку комбат Валич сообщил мне, что он недавно подал рапорт с ходатайством о восстановлении мне утерянного сержантского звания и о назначении меня на должность командира отделения. Мои анкетные данные ему хорошо известны. Командование ответ не задержало: восстановить звание невозможно, так как отсутствуют данные о том, что это звание было мне когда-то присвоено — все документы погибли вместе с полком и дивизией. А что касается назначения меня на штатную должность командира отделения топоразведки, то приказ по полку уже в печати.

Не ожидая подписания приказа по полку, Валич и Бочкарев назначили меня командиром отделения, а равно и старшим по картофельной команде. Надо сказать о том, что командиром отделения я числился чисто формально, чтобы на законных основаниях получать причитающееся мне новое содержание, а практически негласно меня поставили старшиной батареи управления вместо уволенного в запас старшего сержанта Нерсесяна. Я уже говорил о том, что в батарее не было ни одного сержанта, кроме меня, но и то — под вопросом, поскольку документы отсутствовали. Рядовой оказался на должности старшины, но это никого не удивило, поскольку фронтовики за войну много знали случаев, когда не только младших командиров приходилось рядовым замещать, а и выбывших в бою офицеров.

Мне было поручено организовать порядок размещения, режим труда и отдыха, охрану продуктов, доставленных нам из Котовска, — хлеба, мяса, жира, сахара и прочего, — приготовление горячей пищи и все остальное. Пожелав мне успеха на новом поприще, офицеры отбыли в Котовск, посчитав свою миссию законченной. Кем бы я теперь не считался, но по любому вопросу спрос будет только с меня — других младших командиров в батарее не было.

С первых дней пребывания на картошке стихийно установился довольно оригинальный порядок работы и отдыха батарейцев. Сутра и до 18.00 все добросовестно копали картошку, собирая ее в специально доставленные из Котовска холщовые мешки. Их складировали в течение дня под навесом возле хаты, где я обосновал базу.

За обедом из наваристого мясного супа с картофелем все дружно вытаскивали одно мясо, а суп заевшаяся братва игнорировала.

Я приказал готовить только по числу заказанных накануне порций — нечего зря продукты переводить, страна еще не разбогатела, и неизвестно, когда это произойдет.

После такого обеда почти каждый брал по мешку картошки, взваливал на плечо и тащился с этим в облюбованную заранее хату, где его ждала хлебосольная и любвеобильная хозяйка с бутылью самогона, и оставался там на всю ночь. На другой день с раннего утра все опять работали в поле. По большому счету выкопанная нами картошка принадлежала этим женщинам. Криминала во всем этом я не усматривал.

Изредка, раз в десять дней, навещавшие нас офицеры, приезжавшие с колонной машин за очередной партией выкопанной картошки, тоже одобрили все мои действия и подтвердили мою полную самостоятельность в этих «бытовых» вопросах. Иногда Валич и Бочкарев оставались с нами на пару дней и участвовали в нашей поголовной пьянке. Они это называли «встряхнуться». Оба со дня на день ждали приказа об увольнении, и мне трудно осуждать за это их, оставшихся живыми на той страшной войне.

Старший лейтенант Резников в колхоз не приехал ни разу. Почему? Думаю, комбат понимал, что присутствие Резникова приведет к неизбежным конфликтам его с нами, а также с местными жителями, которые полностью были на нашей стороне и в случае необходимости не дали бы нас в обиду. Валичу все это ни к чему — он хотел спокойно дослужить, а потому Резникова к колхозным делам не привлекал и не допускал, а сам Резников к этому и не стремился. Такая позиция устраивала обе стороны.

Старшим по кухне у меня работал Сергей. Фамилию не вспомнить. Он тоже повадился ходить по вечерам в гости, но у него все оказалось серьезнее, и он пообещал своей знакомой вернуться к ней после демобилизации, что и выполнил через месяц. А я опять выглядел «белой вороной» — пьянки в Линце мне хватит надолго, а Нину никто не заменит. Пристрастия к спиртному я никогда не проявлял и выпивал лишь в исключительных случаях…